Призраки грядущего - Страница 38

Хан кивнул:

— Найди Аста-хана и убей его. Даю тебе сотню моих гвардейцев. Обыщи все горы, но привези мне его голову.

— При всем моем почтении к тебе, великий хан, ты можешь выслать тысячу человек и все-таки не найти его. Аста — самый мудрый из всех шаманов и не дастся человеческим рукам.

— Его волшебство сильнее твоего?

Шотца закрыл глаза.

— Да, повелитель. Никто из живых не сможет одолеть его.

— Не в моих правилах, Шотца, держать при себе второстепенных людей.

— Да, повелитель. Но я знаю один способ одержать над ним победу. У меня есть шестеро сильных учеников. Вместе, произведя необходимые жертвоприношения, мы одолеем Асту.

— Жертвоприношения?

— Кровные родственники Аста-хана должны быть принесены в жертву в ночь Середины Зимы.

— Сколько жертв понадобится?

— Не меньше двадцати, а то и тридцати. Каждый из них ослабит власть шамана.

— И ты, конечно, знаешь, где найти родных Асты?

— Знаю, повелитель.

— Что ж, предоставляю тебе подготовить все это. Но если опасность исходит от бронзовых доспехов, не предвещает ли она новое восстание дренаев?

— Не думаю, повелитель. Да, я видел доспехи, но звезда сияла на севере. Дренаи не могут грозить тебе с готирских земель. Когда я проломлю стену Асты, я буду знать больше. Я буду знать всё.

Джунгир махнул рукой, отпуская шамана. Тот с низким поклоном удалился, вернулся в свои покои и опустился на шелковый диван. Здесь, вдалеке от пронизывающих ханских глаз, он мог дать волю своему страху. Сердце у него трепетало, и дыхание стеснилось в груди. Мало-помалу Шотца успокоился и возблагодарил степных богов за то, что хан не стал расспрашивать его о других видениях, представших ему за стеной.

Шотца видел младенца — тот лежал, завернутый в плащ, на каменном полу, а над ним парил грозный дух Тенаки-хана, Повелителя Волков.

Проводив взглядом маленького шамана, Джунгир несколько минут просидел молча. Он чуял страх Шотцы и знал, что шаман сказал ему не всё. Эти колдуны никогда не говорят всей правды — она им как нож острый. Всегда тайны, всегда обман. Но и от шаманов бывает толк. Шотца — лучший из них, и он проявил немалое мужество, признав, что Аста-хан сильнее его. Джунгир встал, потянулся и отвел в сторону складки балдахина, скрывающие окно.

Перед ним лежал новый город Ульрикан с низкими строениями из самана и камня. Повсюду в них устроены такие же шатры — иного дома надир себе не мыслит. Десять тысяч лет надиры были кочевниками и не привыкли к каменным стенам. Но Тенака настоял на постройке городов со школами и больницами.

«Не подобает величайшему в мире народу жить как дикари, — сказал он Джунгиру. — Невозможно нам расти и следить за событиями в мире, не следуя путями просвещенных стран. Одного того, что нас боятся на поле битвы, мало».

За такие разговоры старейшие надирские военачальники недолюбливали его, но как они могли поднять голос против человека, свершившего то, чего не удалось великому Ульрику? Как могли они изменить тому, кто разбил круглоглазых южан?

Джунгир отошел от окна и направился в Зал Героев. Здесь, по обычаю завоеванных дренаев, стояли статуи надирских воинов. Джунгир остановился перед изваянием отца, глядя в холодные серые глаза. «Вот таким я и помню тебя, отец, — прошептал он. — Холодным и отчужденным». Статуя, искусно сделанная, хорошо передавала силу гибкого тела Тенаки, твердую линию подбородка и благородную осанку. В одной руке он держал меч, в другой шлем Ульрика. «Я любил тебя», — сказал Джунгир.

От холодного сквозняка факелы мерцали, и тени плясали на каменном лике, возвращая ему подобие жизни. Вот сейчас каменные глаза зажгутся лиловым огнем, а рот искривится в памятной жестокой усмешке. Джунгир вздрогнул.

— Да, я любил тебя, — повторил он, — но я знал, что ты замышляешь. Ты хорошо учил меня, отец, и у меня были свои шпионы. Никому не дано жить вечно... даже и Тенаке-хану. И если бы ты добился успеха, кем стал бы Джунгир? Вечным наследником при живом боге? Нет. Во мне тоже течет кровь Ульрика. Я тоже имею право властвовать, самому строить свою жизнь.

Статуя молчала.

— Не странно ли, отец, что теперь я говорю с тобой точно так же, как при жизни. Никакой разницы. Ты всегда был точно каменный. А ведь я плакал, когда ты умер. И чуть было не помешал тебе выпить яд. Чуть было. Я протянул к тебе руку, а ты посмотрел мне в глаза и ничего не сказал. Одно твое слово — и я остановил бы тебя. Но ты отвернулся. Понял ли ты, в чем дело, когда яд проник в твою кровь? В те последние мгновения, когда ты лежал на полу, а я стоял рядом на коленях, знал ли ты, что это я подсыпал черный порошок тебе в вино? Знал или нет? — Джунгир снова посмотрел в холодные глаза. — За что ты так не любил меня?

Но статуя молчала.

Двенадцать дней, потерянных за Вратами, дорого стоили путникам: свирепая вьюга заперла их в хижине еще на восемнадцать дней. Все припасы подошли к концу, и Финн едва не погиб, отправившись на охоту. Убив оленя, он попал в особенно сильную бурю и принужден был отсиживаться в пещере. Лавина завалила вход, и лишь благодаря волшебству Окаса друзья нашли и откопали охотника.

На девятнадцатый день метель стала стихать, но прошло еще три недели, прежде чем измученные путники преодолели последний подъем перед Горным Трактиром.

Бельцер привел всех к гостинице и стал колотить в дверь, зовя Назу. Низенький трактирщик завопил от восторга, увидев друга, и бросился его обнимать.

— Я уж думал, ты умер. Входите же, входите! Маэль только что развела огонь. Скоро станет тепло. Входите!

— А где же люди? — спросил Киалл.