Призраки грядущего - Страница 39

— В это время года лес не валят. Месяца два тут будет пусто. Почти все перевалы засыпаны. Садитесь тут, у огня. Сейчас принесу вам вина. — Улыбка Назы померкла, когда в таверну вошел Окас. — Но это же... это...

— Да, верно, — быстро ответил Чареос. — Но он наш друг и, как и мы, три дня не ел.

— Сначала вина, — проворчал Бельцер, беря Назу за плечо и подталкивая его к погребу.

Дрова разгорелись, но в зале все равно стоял холод. Чареос взял себе стул и сел. Глаза его погасли, и под ними залегли лиловые круги. Даже крепкий Финн обессилел. Только Окас и Киалл не казались изнуренными. Старик будто не чувствовал холода, а юноша даже окреп за последние дни.

— Стары мы уже для таких походов, — сказал Финн, словно прочтя мысли Чареоса. Тот лишь кивнул, слишком усталый, чтобы говорить. Бельцер, вернувшись с вином, сунул в очаг кочергу, раскалил ее докрасна и окунул в кувшин. Потом разлил вино и вручил каждому кубок. Свой он осушил мигом и наполнил снова. Наза принес хлеб, копченый сыр и холодное мясо.

Поев, Чареос медленно поднялся в верхнюю комнату, стянул сапоги и уснул, едва голова коснулась подушки. Маггриг и Финн заняли вторую комнату, а Окас улегся прямо перед огнем.

Бельцер и Киалл остались сидеть. Великан велел подать третий кувшин. Маэль принесла вино и спросила:

— Ты небось, как всегда, без гроша?

— Ошибаетесь, — сказал Киалл. — Заплати по счету, Бельцер.

Бельцер, пробормотав ругательства, выудил из кармана массивное золотое кольцо. Маэль взвесила его на ладони.

— Это покроет разве что половину твоего долга, — сказала она, не убирая руки.

— И въедливая же ты баба. — Бельцер порылся в карманах, ища безделушку поменьше, но у него остались только крупные. Наконец он извлек браслет. — Вот — это в десять раз больше того, что я должен.

Маэль со смехом осмотрела браслет.

— Никогда не видела такой красивой работы и такого красного золота. Наза даст тебе за него хорошую цену, и ты прав, это гораздо больше твоего долга. Не беспокойся, мы возместим тебе разницу.

— Не надо, — покраснел Бельцер. — Оставь его себе. Может, я еще вернусь сюда без гроша в кармане.

— И то правда.

Когда она ушла, Бельцер сказал Киаллу:

— Чего пялишься, парень? Никогда не видел, как расплачиваются с долгами?

Киалл немного перебрал, и голова у него стала легкой, а мысли мирными.

— Не думал, что увижу, как это делаешь ты.

— Что это значит?

— То, что ты жадная, себялюбивая свинья, — с безмятежной улыбкой ответил Киалл.

— Я всегда плачу свои долги, — заявил Бельцер.

— Да ну? Ты даже не поблагодарил Финна за то, что он выкупил твой топор, — а ведь это ему дорого стоило.

— Это дело мое и Финна, ты, парень, в него не лезь. И придержи язык, пока я тебе его не подрезал!

Киалл заморгал, быстро трезвея.

— Кроме того, ты лжец. Ты сказал мне, что Тура утопилась, — и солгал. Не боюсь я тебя, толстопузый боров. Нечего мне грозить!

Бельцер встал. Вскочил и Киалл, нашаривая саблю, но Бельцер уже сгреб его спереди за камзол и поднял в воздух. Громадный кулак замахнулся, но Киалл лягнул Бельцера в пах — тот взревел от боли и разжал руку. Киалл выхватил саблю, но Бельцер только ухмыльнулся в ответ.

— Что ты будешь с ней делать, парень? Пырнешь старого Бельцера?

Киалл отступил, поняв, что дело зашло слишком далеко. Бельцер выбил у него саблю. Киалл ударил его в лицо прямым слева, но Бельцер, и глазом не моргнув, закатил ему такую оплеуху, что юноша покатился по полу. Оглушенный, он приподнялся на колени и примерился боднуть Бельцера в живот. Гигант встретил его коленом, голова Киалла отскочила назад...

Очнулся он, сидя на стуле у огня. Бельцер сидел напротив.

— Вина хочешь? — спросил он. Киалл мотнул головой. В черепе у него стучало словно молотом. — Ты хороший боец, парень, и когда-нибудь из тебя может вырасти волк. Но даже волки знают, что медведя задирать нельзя.

— Я запомню. Ладно, давай вина. Бельцер протянул ему кубок.

— Я люблю старину Финна. Он знает, как важно для меня получить этот топор обратно, и слова ему не нужны. В Бел-Азаре надиры стащили Финна со стены, а мы с Чареосом и Маггригом спрыгнули следом и отбили его. Я тащил его на спине, прорубая себе путь к надвратной башне. Он тоже не благодарил меня тогда — в этом не было надобности. Понимаешь?

— Кажется, да.

— Это все выпивка — из-за нее я распускаю язык. Я не пришелся тебе по нраву, верно?

Киалл оглядел лоснящуюся лысину и плоское как блин лицо с маленькими глазками.

— Верно, — признался он. Бельцер серьезно кивнул:

— Пусть это тебя не волнует. Я и сам-то себе не слишком нравлюсь. Но я был на вершине, парень, — этого у меня никто не отнимет.

— Я тоже был на ней.

— Но не на моей. Впрочем, когда-нибудь, глядишь, и побываешь.

— Что же там такого особенного?

— Ничего.

— Тогда зачем стремиться туда?

Бельцер поднял глаза от кубка:

— Затем, что там твоя милая, Киалл.

Лунный свет одел серые каменные стены, и сова нырнула вниз над заброшенной крепостью. Чареос слышал крики раненых и умирающих, но на камне не было тел, и кровь не окрашивала ступеней башни. Он сел на зубец стены, глядя в долину Бел-Азара, и крики утихли, превратившись в воспоминания. Здесь больше не было жизни. В долине, которую некогда усеивали, как упавшие звезды, надирские лагерные костры, теперь шелестела трава, лежали валуны и стояло одинокое, спаленное молнией дерево.

Чареос был один. Он не помнил, как попал в Бел-Азар, но это не имело значения. Здесь, среди призраков прошлого, он чувствовал себя как дома, в безопасности.